В детстве я самозабвенно играла в куклы. Даже не куклы, а маленькие пупсики. У меня был свой народ и государство, гендерные истории, личные драмы и отдельные личности. И конечно, как все девочки в ту пору, у которых не было готовых наборов одёжки для кукол, я шила им платья. Выкройки было две: сложить пополам прямоугольный кусок ткани, вырезать по бокам рукава, сверху горловину и сшить аккуратным стежком (это для продвинутых); взять квадратный лоскут (можно и круглый, тогда будет другой фасон) и вырезать две дырки для рук (это попроще).
И вот мама сшила себе новое платье. Не абы какое, а вечернее. Отрез привезла жена моего деда, которая, будучи с ним в командировке в Иране, купила там в подарок невиданные заграничные ткани. Ткань была красивая, тонкий черный трикотаж с разноцветным люрексом. Мама в платье из этой ткани была тоже очень красивая, прям королевишна. Платье облегало её точёную фигуру, ниспадало к изящным щиколоткам и волнительно переливалось при каждом шаге.
Я не могла оторвать взгляд от мамы в этом платье. Моё детское воображение пришло в глубокое потрясение от чуда чудного и дива дивного. У меня, можно сказать, случилась глубокая психологическая травма, порушившая привычную картину серо-бежевой гаммы гардероба женщин СССР. Можно даже сказать, что мир уже никогда для меня не мог стать прежним.
В общем, я поняла, что все мои сшитые одёжки для кукол, которые я считала произведением искусства, никуда не годятся. Это всё банальность и тлен – без подобного платья в моей коллекции.
Промучившись в творческом кризисе, я решила сшить платье для моего самого лучшего пупсика, привезённого из ГДР, – Лены. Только она одна была достойна носить что-то подобное.
Ткань решила взять… из подола маминого платья. Оно же вон какое длинное. Если отрезать маленький кусочек в самом низу, никто и не заметит. Сказано – сделано. Вначале пожадничала и отрезала немного, так, что хватило только на шляпку, поэтому пришлось резать ещё раз, на сей раз тщательно вымеряла, прикладывая пупсика, рассчитывая на платье с запАхом, без рукавов (это где две дырочки). Получилось великолепно. Лена была довольна и блистала на всех приёмах, вызывая восхищение и зависть других кукол.
И всё бы ничего, если бы мама не собралась на какой-то банкет спустя полгода. Может, конечно, и спустя месяц, но я думала, что прошла целая вечность, ибо к тому времени уже забыла про это платье. Лена тоже потеряла к нему интерес, пройдя все приёмы и отправив его в дальний ящик. Наверное, поэтому я искренне, игнорируя чувство самосохранения, побежала посмотреть, что происходит, когда из спальни раздался дикий мамин крик. Конечно, я отпиралась, понимая, что, если сознаюсь, меня убьют. Конечно, я вспомнила, что в шкафу водится моль, которая жрёт одежду, и валила всё на неё. И конечно, мне почему-то никто не верил.
Как ни странно, меня не ругали. Более того, мама достала швейную машинку, укоротила платье, показав миру свои прекрасные ноги, отчего стала ещё прекраснее в нём, а остаток подола отдала мне. Это было богатство! Теперь все мои куклы были обшиты в заморские шмотки!
Ну а потом, когда мама, смеясь, рассказывала своим знакомым о моих творческих экспериментах, те собирали лоскуты по всем шьющим знакомым и несли мне их мешками. Я была несказанно счастлива.
Видимо, с тех пор я поняла: иди за мечтой – и всё будет даже лучше, чем ожидаешь. Хотя… Когда самосохранение говорит: «Ныкайся в угол», – лучше его тоже слушать.
Елизавета Колобова
Фото Юлии Твердохлебовой
