Вопрос: В лекции о вреде тайм-аутов вы говорите о детях, которые в результате применяемой по отношению к ним разделяющей дисциплины становятся «патологически хорошими детьми». Если я правильно понимаю, в этом случае ребенок усваивает, что для того, чтобы мама и папа оставались рядом, нужно быть хорошим, таким образом его «хорошее» поведение становится хроническим (а сам он при этом уходит в альфу). Мне интересно, как отличить такое поведение от другого случая – когда ребенок хочет выполнять просьбы родителя, потому что в нем уже развито глубокое чувство принадлежности и верности? Правильно ли я понимаю, что внешне оба варианта «хорошего» поведения будут выглядеть похоже, но во втором случае будет больше проявлений фрустрации, агрессивных импульсов и «проблемного» поведения, тогда как в случае с «патологически хорошим ребенком» всё это будет подавлено?
Я, кажется, постоянно возвращаюсь к вопросу, который вы всегда задаете, о том, чего не хватает, и хочу убедиться в том, что рассуждаю правильно. Мне кажется, что в случае с «патологически хорошим ребенком» будет не хватать проявлений его собственной воли, не совпадающих с тем, что родители считают «хорошим» или приемлемым. У ребенка с глубокой привязанностью «хорошее» поведение будет соседствовать с поведением, отражающим выражение целого спектра его эмоций.
Ответ Гордона Ньюфелда: Да, вы правильно рассуждаете. Нелегко отличить хорошее поведение, в основе которого лежит ощущение небезопасности, от хорошего поведения, которое является результатом надежной привязанности.
И вы совершенно правы, когда говорите, что ощущение небезопасности МОЖЕТ привести к тому, что ребенок будет сдерживать и подавлять свои импульсы и поведение, которые могут расстроить родителей, и это приведет к еще более выраженной «хорошести» вместе с явным отсутствием какого бы то ни было «неприемлемого» поведения. Дети с более безопасной привязанностью не так озабочены тем, чтобы быть хорошими, и потому чаще склонны выходить из себя. Они чаще плохо себя ведут и при этом меньше тревожатся на этот счет.
Поэтому да, вследствие небезопасности в отношениях ребенок может стать слишком хорошим ради собственного спасения. Однако может иметь место и противоположное, поэтому мы не можем делать выводы, судя только по одному лишь поведению. Если ребенок с небезопасной привязанностью не преуспеет в том, чтобы быть хорошим, тревога и фрустрация – как результат этого неуспеха – усилятся, а внешне хорошее поведение выйдет из-под контроля. Такой ребенок будет казаться «плохим», тогда как на самом деле он отчаянно стремится быть «хорошим» – чтобы добиться контакта и близости и сохранить их, а не по причине их наличия.
Есть еще способы, как отличить эти два вида хорошего поведения. Одно из них характеризуется навязчивой или маниакальной природой. Когда причина лежит в небезопасных отношениях, ребенок намного более одержим стремлением быть хорошим. В случае деперсонализированной привязанности стремление быть хорошим также становится обезличенным. Нет особой разницы, для кого быть хорошим.
Еще одним верным признаком служит степень осознания своего хорошего поведения. Когда хорошее поведение служит как инструмент, для того чтобы, к примеру, завоевать расположение родителя, сохранить связь, не расстраивать, не допустить разделения, произвести впечатление, получить одобрение и т. д., всё это в какой-то степени делается сознательно, существует стремление привлечь к такому поведению внимание и даже отстаивать его, если оно ставится под сомнение. Ребенок с безопасной привязанностью, наоборот, скорее не осознает своих мотивов и может быть даже в каком-то смысле удивлен, если отметят, что он хорошо себя ведёт или будут пытаться наградить его за это. Можно даже сказать, что это его оскорбит. Такой ребенок осознаёт прежде всего свою близость с родителями, а не то, что он для них хороший.
То же верно для отношений в браке. Если я выполняю просьбы своей жены из страха расстроить ее, получить холодный прием, утратить ее любовь, получить ее неодобрение, я начинаю довольно четко осознавать своё хорошее поведение и готов отстаивать его, если это потребуется. Я могу быть хорошим, верным, покладистым и послушным, НО я делаю это для того, чтобы не расстраивать ее или чтобы завоевать ее расположение. И я буду очень зол на нее, если после всех моих стараний быть хорошим, не буду награжден ее любовью и расположением, которых так ищу. Это сильно отличается от того, когда я движим слушать ее, понимать ее точку зрения, стремиться помогать ей и т. д. из любви и расположения. В обоих случаях я стремлюсь выполнять ее просьбы, только в одном случае из страха разделения, а в другом это естественным образом проистекает из чувства любви. В одном случае всё ради результата, в другом уже является результатом. В одном я осознаю, что хорошо себя веду, в другом осознаю, что мы близки.
Не всегда легко разделить мотивы хорошего поведения, и я думаю, что на самом деле в основном мотивация довольно смешанная. Но к чему мы должны стремиться, так это к такому хорошему поведению, которое ребенок совершенно не осознает, которое происходит естественным образом, спонтанно, благодаря напитывающим отношениям. Ребенок может испытывать желание быть хорошим, но сильнее всего осознаёт ощущение близости.
Есть и другие признаки, помогающие распознать, что лежит в основе хорошего поведения ребенка, но это скорее касается характера ребенка, а не ситуации. Если хорошее поведение идет из ощущения небезопасности, скорее всего можно также наблюдать признаки повышенной тревоги, выражаемой прямо или косвенно. Если же хорошее поведение исходит из ощущения безопасности, скорее всего мы также увидим признаки процесса становления. Ирония заключается в том, что у ребенка в процессе становления бывают моменты, когда он меньше всего озабочен тем, чтобы быть хорошим, – особенно когда он переполнен энергией дерзновения. Тогда главным для него становится быть самим собой, дерзать, устанавливать границы и иметь свое собственное мнение. Парадокс в том, что сама динамика, порождающая прекрасное неосознанное хорошее поведение, также порождает и периодические отказы от него.
Слишком велико число родителей, желающих просто видеть хорошее поведение и не задумывающихся о том, что за ним стоит. Слишком велико число теоретиков и экспертов, думающих также. Скиннер говорил, что секрет хороших детей заключается в том, чтобы лишить ребенка одобрения и затем сделать его зависящим от послушания. Адлер предлагал лишать детей любви до тех пор, пока они не подчинятся так называемым социальным интересам. Не зная о привязанности, оба предлагали использовать лишение близости в качестве основного мотивационного средства, для того чтобы ребенок был хорошим. Современные методы, направленные на то, чтобы сделать ребенка хорошим (например, тайм-ауты, отказ в любви, изоляция), агитируют скорее за разрыв близости, чем за лишение её. Однако и те, и другие методы равносильны одному и тому же. Они порождают в ребенке ощущение небезопасности, и именно этот неутолимый голод подводит ребенка к выводу, что ключ к завоеванию близости в отношениях заключается в том, чтобы быть хорошим.
Но есть и другой путь…
Перевод Юлии Твердохлебовой
Редакция Надежды Шестаковой
Источник: библиотека кампуса института Ньюфелда
