В этом году моя дочь Эмма (ей сейчас четыре года) впервые начала посещать групповые занятия. Она несколько месяцев уговаривала нас начать водить её на гимнастику, ну а мы с женой, в свою очередь, как могли, старались отсрочить этот момент. Мы понимали интуитивно, что коллектив, группа, совместные занятия с другими детьми от четырёх до шести лет будут для неё слишком большой нагрузкой. Я сам человек высокочувствительный, поэтому хорошо вижу, что дочь тоже чувствительна и ранима. И я знаю, что в ситуациях, где не будет ответственного взрослого, с которым у неё крепкая связь и который будет о ней заботиться, она может быть легко ранена и может сильно расстроиться. Тем не менее желание Эммы попробовать что-то новое было настолько сильным, что мы решили рискнуть.
Первая неделя прошла хорошо. Даже если у нас не хватало времени на то, чтобы поздороваться с учителем и настроиться на него перед началом занятий, она быстро переключалась на этого молодого парня, потому что он легко завладевал её вниманием с помощью нескольких смешных танцевальных движений. На следующей неделе Эмма столкнулась со множеством новых для неё тщетностей: дожидаться, когда придет твой черёд, в то время как другие ребята лезут без очереди, невозможность правильно повторить каждое движение. Эмма реагировала на всё это так: она садилась на пол и игнорировала учителя, кричала, иногда плакала от переполняющей её фрустрации. Я сидел в специальной комнате для родителей, откуда можно было наблюдать за ходом занятия, и моё сердце разрывалось на части. Может, это всё слишком для моего ангелочка? Всё это не шло ей на пользу, и мне тяжело было оставаться сторонним наблюдателем и не иметь возможности обеспечить ей безопасное место, где бы она могла выплакать все эти тщетности. Я не переставая спрашивал себя – правильно ли мы поступили, когда решили водить её сюда? Может, лучше забрать её из этого места?
Когда занятие заканчивалось, мне приходилось находить в себе альфу, свою внутреннюю силу, чтобы в свою очередь помочь дочери. Как мне помогать ей, находясь на расстоянии? Ответ пришел ко мне в образе теплого бананового маффина для Эммы и соевого латте с тыквой и пряностями для папы. Нам нужно где-то посидеть вдвоём: сначала я с помощью еды задействую её инстинкты привязанности ко мне, я также использую возможность быть как папа – я поведу её в своё любимое кафе.
В центре тихой семейной кофейни, сидя у меня на коленях, Эмма уплетала свой маффин, а я крепко обнимал её. Сначала была очень длинная тихая пауза… и потом она, наконец, дала волю слезам: «Пап, ну почему девочки лезут без очереди? Так нечестно. Я не могу повторить движения, папа. Это так тяжело!» Прямо в центре этой кофейни мне удалось создать для Эммы безопасное пространство, где бы она смогла поплакать. И несмотря на то, что многие люди посматривали в нашу сторону, удивляясь, почему эта маленькая девочка так расстроена, я был рад, что смог создать для неё условия, где бы она смогла поплакать о всём том, что огорчило её сегодня.
На следующей неделе маленькая девочка специально толкнула Эмму во время занятия, когда она спрыгивала со снаряда. Эмма посмотрела в мою сторону, туда, где за стеклом сидели родители. Я понял, что она сейчас расплачется, что ей нужно поплакать. Тренер подошел к ней и попытался как-то помочь совладать со своими чувствами, но, кажется, безуспешно. Даже если Эмме действительно нравился тренер, их отношения были ещё слишком поверхностными. Поделиться своими чувствами в данных обстоятельствах было бы для неё слишком уязвимо. Я попытался установить с ней контакт через прозрачное стекло, но оно стояло между нами словно стена, и это именно в тот момент, когда нужен был физический контакт. Я увидел и почувствовал, что Эмма подавила в себе свои чувства, развернулась и пошла обратно к группе. В этот момент я осознал, что визит в тихую семейную кофейню после тренировки, похоже, станет нашей хорошей традицией.
С того дня перед каждым занятием гимнастикой я обязательно напоминал Эмме: «После занятия нас ждёт теплый банановый маффин в нашей кофейне. А я с нетерпением жду этого момента». Теперь я вижу, что благодаря этой поддерживающей традиции моя дочь может пробовать и дерзать, испытывать по поводу занятий гимнастикой противоречивые чувства, смягчать своё сердце и давать выход слезам там, где тепло и безопасно. Её ответ – папа! Я и есть ответ для своей дочери, для гимнастики, фрустрации и для слёз.
Мэтью Лион (Mathieu Lyons), директор Французского отделения Института Ньюфелда
Перевод Полины Санжаровской
Редакция Юлии Твердохлебовой
Фото взято с Pixabay
