Помните зефирное исследование? Дошкольникам предлагают одну зефирку сейчас или две потом. И мы, взрослые, великодушно киваем, ну, дети же! Ясно, лучше одну сейчас, еще бы!
Когда я была Маленькой Мамой, для меня подобный эксперимент не был откровением. Такие же ожидаемые реакции мне виделись и в моих детях. Незрелость, недальновидность, неспособность просчитывать реакции свои и чужие. Дошкольники, одним словом.
Но тут у меня родился очень странный мальчик. Он был быстрый, шумный, никаких полутонов, все в лоб, все наружу, любая эмоция и любое желание. Просто человек-ситро.
После старшего, который до 9 лет без писка прилежно надевал все, что я ему покупала, исходя из своего »девчачьего» вкуса мальчиковой мамы, этот с зеленых лет знал, что эта обувка — красиво, а эта ему не идет. Потом вовсе обувь снял, и в любую погоду, хоть лужи, хоть раскаленный асфальт, рассекает, сверкая грязными пятками Гавроша. Хотя ему уже девять.
Убедить? Уговорить? Еще чего!
Упрямый и непреклонный, настоящий мятежник, это даже восхищало. Нет, нет, он просто хрестоматийно привязан ко мне, если вы подумали, что он ломал иерархию. Он ест из моих рук, обожает смотреть со мной по вечерам картинки в наших приложениях, рыдает в моих руках, жалуется мне на старшего, и ему хорошо со мной, я это знаю.
Но именно он научил меня в таких простых, непринципиальных вещах говорить: »Да, ок, согласна!» Именно он открыл мудрость нарушать мною же определенные правила, которые он принимает, и для которого это и его правила, именно благодаря надежной, питающей его связи.
При чем тут зефирки? Расскажу.
Был один случай… Ярину было 2 года, однажды он просил две, именно две конфеты. Он смешно растопыривал веером пальчики и, насупившись, повторял: »Ма, не, ве! Ве кафеты!»
Я тогда еще не знала, что сладкое до супа — это мое личное решение и никак не вредит ребенку. Поэтому я строго посмотрела сверху вниз, поймала взгляд и твердо произнесла: »Яриша, я мама, я решаю. Одну!»
»Не! Ма! Ве!»
Что-то не работало.
Я вспомнила про зефирный тест, взяла конфету в руку и подняла до уровня глаз Ярина.
»Вот, Ярин! Одна конфета! Бери! Сегодня всё!»
Этот мальчик поджал губки, спрятал руки за спину, бросил пренебрежительное »Не!» и гордо удалился из кухни. А мне так хотелось, чтобы он ее съел!
Так растаяла вера в обязательное в детях »лучше одна, но сейчас» и открылось понимание противления.
Причем Ярин был живой иллюстрацией для него. Он вообще эмоции выражал так, что куда там индийскому кино! Если поломанная фрустрация, то казалось, что началось землетрясение, если слезы тщетности, то в рыданиях заливал слезами и меня, и всех, кому их мог доверить, если восторг, то заражал полрайона своим счастливым визгом! По нему легко можно было сверять материалы лекций, при этом именно противление цвело особенно буйным цветом.
На любое »будет так!» был взбрык, на любое поторапливание и подталкивание он застревал и »нюхал розы» (с), рассматривал дохлого жучка, искал под диваном деталь лего, которая понадобилась вот именно сейчас. И чем сильнее я спешила, тем нужнее была деталь. И чем сильнее раздражалась, тем медленнее он двигался.
Если я решалась сказать Ярину утром перед садом резко: »Ну??? Побыстрее, пробки!» Он тут же складывал руки на груди и вальяжно усаживался с равнодушным видом на диване. В одном кроссовке. И пробок мне было уже не избежать.
Когда мы ехали в семь утра мимо залитых туманом и розовыми лучами солнца полями, и я умиленно восклицала:
— Яриш, посмотри, какой чудесный день!
То слышала мрачное:
— Ужасный дурацкий день!
При этом этот мальчик совсем не был из тех, у кого стакан наполовину пуст.
Он даже завладевание вниманием, столь необходимое для незрелого ребенка, когда мне нужно добиться сотрудничества, ведомый противлением, переделал на свой лад: «Ярин,» — ловила я его взгляд, кивала и подсказывала: «Скажи маме »да»!»
«Мама, нет,» — хохотал он. Но тут же быстро добавлял, словно извиняясь: «Ма, ма! »Нет» это »да», холошо?» Еще лет пять у нас это было нашей личной игрой, говорить »нет» вместо »да», но »да» это »нет»…
Когда этот юный мятежник пошел в школу, он уже чаще владел собой, чем нет, но, будучи непоседой, много отвлекался. Мы строили и строили связь с учительницей, чтобы он на нее ориентировался, чтобы хотел ее слышать, худо-бедно это получалось. Но в конце года, к нашему сожалению, та ушла из школы. Нам предстояла новая волна сватовства сына ее преемнице, новые стратегии выстраивания и сохранения связи…
Но спустя неделю после начала занятий раздался звонок, и разгневанная новая учительница поведала мне следующее: Ярин не садился на место после перемены. Она резко прикрикнула на него, призывая к дисциплине. Оказалось, мой мальчик, которого я знала вежливым, осторожным, опускающим глаза при незнакомцах ребенком, говорящим старшим »Вы», даже будучи израильтянином (здесь такого обращения просто нет), и проявляющим деликатность и уважение по отношению к ним, вскочил на стул и закричал ей:
— А я не обязан тебя слушать!
Я могла бы сказать, что не могла в это поверить! Но нет, лукавлю, могла. Тогда я уже хорошо знала, что такое противление. С одной стороны, так все просто, с другой — у него серьезная цель. И если ее знать, то уже не будет казаться, что ребенок просто невоспитанный хам или делает назло.
Противление должно оберегать ребенка от влияния тех, к кому он не привязан. Чтобы оберегать право влияния тех, к кому он, да, привязан. И это сработало в случае с учительницей.
Противление заставит освобождать место для своего желания, мысли, стремления, и для этого нужно оттолкнуть мнение того, кто проталкивает свои желания, мысли, стремления, даже если ты привязан надежно. Особенно если ты привязан надежно.
Воля-то незрелая, ее-то развивать надо, а пока дитя малое, пока не в состоянии брать в расчет и это, и этo, противления не избежать.
Да, оно выглядит как мятеж, оппозиционное поведение. А на самом деле, природе не важно, нравится ли это взрослому окружению, ей важно помочь ребенку развиваться. Это и разрушило предсказуемость результатов зефирного теста в случае с моим сыном.
И это толкало его оспаривать мой восторг пейзажем весеннего утра: я ведь пришла туда первая, я опередила его, как посмела! Это он должен был сказать! Это он увидел первым!
Противление немедленно проявится, если мы испытываем давление и властность. Да, если есть привязанность, его будет меньше, по крайней мере, у подросших детей, но у дошкольника все так прозрачно! Чуть голос поднял, не завладел, и если ребенок чувствует себя в безопасности, он обязательно взбрыкнет и сделает обратное от ожидаемого.
И именно по данной причине мой мальчик вальяжно восседал на диване в одном кроссовке, когда меня трясло от нежелания застрять в пробках и желания его пинками гнать к машине.
Чем сильнее принуждение, тем выше риск получить полярную реакцию.
И конечно, все становится на свои места по мере взросления, ребенок уже способен смешать и свое желание, и чужое, взять в расчет и свои стремления, но и учесть так же и цели взрослого, к которому привязан. Все придет, если растет.
А вот если остановился, увы, поведение упрямого двухлетки будет и в семь, и в десять, и в 15… тут уж привязанность укреплять да доращивать…
Сегодня я точно знаю, что они не делают назло, что у них нет цели досадить нам, что под наглыми рожицами огрызающихся дьяволят прячется нежный, прилежно следующий за тобой ребенок.
А вот почему он сейчас говорит »нет», когда я хочу слышать »да», я тоже знаю, и останусь на его стороне, и помогу или принять мою, или держаться своей, не нарушив нашей связи. Смотря почему сейчас это противление накрыло. И, ясно, если я сама сейчас в это противление не провалилась…
Вы ведь не думали, что это только о детях? Конечно, нет!
Как бы не так, инстинкт он и есть инстинкт. Всех нас касается: никто из нас не любит, когда на него давят, правда?
Просто у детей это подано очень выпячено, наверное, для того, чтобы нам было проще растить себя, чтобы быть способными растить их…
Ева Фарбер
Фото из архива автора
