Поведение подростков может вводить родителей в ступор. Почему подростки протестуют, наносят вред окружающим и себе в виде каттинга? Что происходит внутри у подростка? И можно ли вернуть ребенка с края пропасти, к которой он приблизился? Об этом статья Бетси МакУинни, которая делится личным опытом о том, как возвращала своего ребенка.
Когда Джоржа Буша переизбрали в 2004 году, моя тринадцатилетняя дочь Мариса настолько разозлилась, что перестала носить обувь. Из всех способов протеста она выбрала самый безуспешный: две маленькие босые ножки против целого мира. Она объявила, что будет ходить босиком, пока у нас не будет нового президента.
Еще в самом начале своего материнства я усвоила одну простую вещь: одежда — не повод для ссоры с ребенком, поэтому я молча наблюдала, как ее босые ноги уходили в промозглое серое утро по дорожке из гравия, ведущей к автобусной остановке.
Несколько раз я получала звонки от директора школы, который угрожал отстранить Марису от занятий, если она не начнет носить обувь. Я передавала его послания дочери, но она продолжала свой босоногий марш.
Новая форма протеста
Спустя четыре месяца без каких-либо объяснений она снова облачилась в туфли. Я не задавала вопросов. Я не была уверена, поражение ли это или признак зрелости, но мне казалось, что любой вопрос мог привнести ненужную боль в ее душевную рану. И хотя ее бунт в тот год был довольно безобиден, я боялась, что за ним стоит нечто опасное.
Однажды мы пошли за продуктами в супермаркет. Когда дочь протянула руку за авокадо, я увидела, как рукав ее рубашки соскользнул, обнажив пугающую рану на запястье, покрытую коркой. Я схватила ее за руку: «О, Мариса, должно быть, тебе ужасно больно!» Она отвела взгляд и ничего не ответила. Я пыталась подавить волну тошноты и тревоги, которая накрывала меня вместе с осознанием того, что моя дочь намеренно наносит себе вред.
Я сделала то, что делают в таких случаях родители: связалась со специалистами, чтобы получить профессиональную помощь. Мариса посетила консультацию, сначала одна, а потом и вместе со мной. Я почувствовала, как у меня засосало под ложечкой от страха, когда психиатр заявила мне в присутствии дочери: «Не стоит оставлять ее одну, ей нельзя доверять какие-либо опасные предметы. Никаких ножей. Если у вас есть дома лекарства, держите их под замком».
Чуть позже в тот же вечер мы вместе разгружали посудомоечную машину, она с одной стороны, я с другой. Неосознанно я передала ей острый нож, чтобы она убрала его на место. «Мам, ты уверена, что можешь доверить мне эту штуку?» — спросила она, шутя. До этого момента я держалась молодцом, во всяком случае, при ней, но после ее вопроса я разразилась рыданиями. Она выглядела удивленной и обняла меня. «Мама, я буду в порядке, обещаю».
Болезненное взросление
Каждый вторник я стала приглашать к нам людей на ужин: всех, кого мы знали, и кто был непритязателен к хаотичной обстановке семейного ужина посреди недели. Иногда к нам приходило всего трое, а иногда и двадцать человек. Мы ели простую еду: ту, что мне удавалось состряпать на скорую руку, всего за полчаса между возвращением с работы и приходом гостей.
Приходили ее друзья и их родители, и в доме становилось оживленно, по крайней мере, на один вечер. Я хотела, чтобы жизнь пришла к ней, чтобы Мариса плыла по ее бурному течению. Другие же вечера были наполнены угрюмым болезненным молчанием, которое изредка прерывалось незначительными конфликтами: с одной стороны я, не смеющая спросить, как у нее дела, потому что боялась узнать ответ, с другой — она, храбро сражающаяся за осознание своего взросления.
В то время как она играла на гитаре в своей комнате, я сдерживала себя, чтобы не шпионить у закрытой двери. Но стоило музыке стихнуть, я едва могла дышать сквозь панику, пытаясь угадать, все ли с ней в порядке.
Ей было неясно, стоит ли бояться взросления. Она спрашивала меня: «Тебе нравится твоя жизнь?» В ее тоне слышались нотки осуждения, она как будто продолжала негласно: «Ты каждое утро ездишь на работу, сидишь там в своём тесном кабинете, ведешь домашнее хозяйство, и ты безнадежно одинока. В чем смысл твоей жизни?»
Однажды мой сын вернулся из школы и рассказал о случае вандализма, произошедшем в начальной школе. «Кто-то взял баллончик с краской и разрисовал надписями школьный двор. Что-то вроде «Слишком много Бушей (здесь игра слов, по-английски «bushes» также означает «кусты» — прим. ред.), недостаточно деревьев».
Я искоса посмотрела на Марису. Она поймала мой взгляд и опустила глаза, подтверждая тем самым мои подозрения. Вообще-то я не фанат вандализма, но мне было радостно узнать, что что-то было ей настолько небезразлично.
Так вышло, что она совершила этот поступок вместе с мальчиком, которого поймали и потребовали заплатить штраф. Я попросила дочь позвонить его родителям и сознаться в том, что она сделала, а также предложила оплатить половину штрафа, на что они согласились.
Вернуть ребенка с помощью поэзии
По утрам я начала оставлять в ее туфлях записки со стихотворениями. Поскольку раньше она использовала обувь в качестве орудия молчаливого протеста, я решила, что ее туфли могут стать местом для тихой надежды. Когда ваш первый приоритет как родителя — оставить в обуви ребенка стихотворение Уэнделла Берри
«Фронт освобождения сумасшедшего фермера», очевидно, что у вас не все в порядке.
Я хотела донести до нее, что задолго до этого момента люди тоже испытывали боль, также боролись за надежду. И теперь плод их борьбы оказался прямо у тебя в туфельке, той самой, которую ты не носила четыре месяца из-за своего отчаяния.
До того, как она уйдет утром в школу, я хотела, чтобы она прочла стихотворение «Дикие гуси» Мэри Оливер, в котором говорится о том, что никто не обязан быть хорошим и ползти на коленях тысячу миль, чтобы заслужить прощение. «Нужно всего лишь позволить зверьку своего тела любить то, что он любит», — пишет мисс Оливер.
Или, например, это, от мистера Берри: «Будь радостным, несмотря ни на что». Имеет ли это значение для нее? Поймет ли она мое послание о том, что мир любит ее и что ей стоит просто начать любить его в ответ?
Я не собиралась затевать с ней разговор о том, как ужасен наш мир, и пусть это так, но неужели в нем нет причин надевать туфли каждое утро? Казалось, моим самым большим провалом стало воспитание ребенка, у которого нет веры в будущее.
В принципе, я далека от поэзии. Я эколог, я занимаюсь наукой. Но все, что я могла ей предложить в данном случае — это размышления других людей, которые боролись за то, чтобы придать жизни смысл, и которые облекли свои мысли в прекраснейшие слова.
И тут меня осенило: мне, человеку науки, который опирается на точные данные, факты и причинно-следственные связи, мне пришлось положиться на поэзию! Поэзия была ответом на то, где живет надежда и как почувствовать ком в горле, а с ним и понимание того, что все усилия не напрасны. Наука не могла дать мне этого. По неизвестной причине я верила, что мне абсолютно необходимо оставлять эти прекрасные слова в ее туфельке каждый день, как будто на кону была ее жизнь.
Однажды я намеренно опоздала на работу, чтобы купить ножницы и клей в магазине на заправке. Я также запаслась пачкой старых журналов и зашла в дешевый мексиканский ресторанчик, чтобы выпить дрянного кофе и оформить стихотворение так, как будто это послание с требованием выкупа. Будто мою дочь похитили, и я должна замаскировать свое письмо, чтобы ее вернуть.
Я выискивала в газетах слова, чтобы осторожно поприветствовать ее расцветающую сексуальность с помощью стихотворения Теодора Ротке «Я знал прекрасную хрупкую женщину», но из суеверия я не хотела вырезать их из громких, кричащих заголовков. Если бы кому-то пришло в голову спросить, почему я опоздала, я бы не нашла, что ответить и как это объяснить.
В течение нескольких недель она никак не реагировала на мои записки. Однако они не могли остаться незамеченными, поскольку ей приходилось извлекать их из туфель, чтобы обуться. Я почувствовала воодушевление, когда во время стирки нашла в ее кармане изрядно потрепанный листок со стихотворением.
Оттепель в жизни дочери
Время шло, и дочка возвращалась к жизни. Она строила планы, бегала в парке, сажала семена, украшала свою комнату. Я увидела, что носить туфли было для нее не поражением, а зрелостью.
Однажды я осознала, что она наконец преодолела длинный темный тоннель. И я также знала, что он не последний на ее пути. Неисправимым оптимистам тяжелее всего в этой жизни. Они не могут привести к общему знаменателю свои убеждения с тем, что происходит в мире, и это несоответствие тревожит их.
На какое-то время её поглотило чувство горя, вызванное безрадостной политической обстановкой, переходом в среднюю школу и широким спектром экзистенциальных вопросов на пути к зрелости. Оглядываясь назад, могу сказать, что мой поэтический проект был безобидным способом уйти на второй план и не мешать, пока она изо всех сил старалась не только увидеть будущее, но и храбро шагать к нему.
Несколько лет назад моя дочь проходила собеседование, чтобы принять участие в долгой поездке по Сьерра-Леоне в составе группы студентов. Профессор объяснял, что придется нелегко: вдали от дома придется столкнуться со значительными физическими и моральными трудностями.
«Что бы вы сделали, — спросил он Марису, — если бы подобрались к самому краю бездны, и она начала бы с вами разговаривать?» Она ответила: «Право, у меня была бы к ней масса вопросов».
Бетси МакУинни, эколог из г. Дюваль, штат Вашингтон,
работает над книгой об одиноком материнстве
Перевод Анны Искуссных
Редактура Надежды Шестаковой
Иллюстрация Брайана Ри
Источник:https://www.nytimes.com/2015/03/01/style/bringing-a-daughter-back-from-the-brink-with-poems.html
Фото: photogenica.ru
Нашим подросткам приходится нелегко. Если мы разберемся, что происходит у них внутри, нам будет легче поддерживать их, оставаясь надежной опорой. Предлагаем прочесть материалы из нашей библиотеки об этом непростом жизненном этапе.
С подростками необходимо сохранить эмоциональную связь
Что происходит с мозгом подростка, что их поведение вызывает у нас такую бурную реакцию?
Заботливая семья и поддержка внутри отношений делает подростка счастливее
Как улучшить отношения с подростками
Куда выплеснуть море эмоций подростку: необычный блокнот
