Манипулируют ли дети? А если нет, то что стоит за поведением, которое мы называем манипулированием? Об этом рассказывает Ольга Писарик.
Любопытно, что можно прочесть в Интернете по запросу «детские манипуляции». Пишут, что «дети — профессиональные манипуляторы», что «даже малыши дошкольного возраста способны на вымогательства», приводится «классификация (!) типов маленьких манипуляторов» и тому подобное.
Но какова жизнь с ребенком, который кажется нам изощрённым манипулятором? Возможно ли в таком случае наслаждаться своим родительством хотя бы в какие-то моменты?
Когда мы видим ребенка, цепляющегося за маму, требующего купить что-то в магазине, устраивающего истерику, возможно, нам представляется, что ребенок — монстр, который с рождения манипулирует бедными, маленькими родителями.
Прежде чем называть детей манипуляторами, стоит разобраться, что такое психологическая манипуляция. В Википедии приводится такое определение: это тип социального воздействия или социально-психологический феномен, представляющий собой стремление изменить восприятие или поведение других людей при помощи скрытой, обманной и насильственной тактики. Поскольку такие методы продвигают интересы манипулятора за счёт других людей, они могут считаться эксплуатационными, насильственными, нечестными и неэтичными.
Возникает закономерный вопрос: что нужно для манипуляции? План, намерение, ожидаемый итог. Но для того, чтобы планировать, нужно активизированное интегративное мышление – способность одновременно держать в голове две мысли, две идеи и т. д. Это происходит в префронтальном кортексе, в лобных долях головного мозга.
Способность одновременно регистрировать больше, чем одно чувство, формируется между 5 и 7 годами (а то и в 9-11 лет). Для роста префронтальному кортексу требуется тренировка. Чем сильнее чувства, тем труднее они смешиваются. Т.е. до 5-7 ребенок не в состоянии спланировать что-то или работать ради результата.
Ребенок живет фактически в лучших гештальт-традициях здесь и сейчас. Именно поэтому его практически невозможно обучать увещеваниям вроде «учи английский, тебе в будущем пригодится». Если мы будем рассказывать сказку или петь песенку на английском, он будет учить язык, или если его няня будет разговаривать по-английски, он будет учить легко. Но ради того, чтобы пригодилось в жизни, ребенок ничего не будет делать. Это для него совершенно пустой звук. Ни о каком планировании речи быть не может.
В принципе, интеграция — это самый сложный психологический процесс, который требует времени. Начинается он с физической интеграции: новорожденный видит то одним, то вторым глазом попеременно, у него нет объемного зрения, и требуется несколько месяцев, чтобы в определенной зоне мозга эти сигналы начали смешиваться и зрение стало объемным. Новорожденный слышит только одним ухом в один момент времени. За физической интеграцией следует сенсорная, и самая последняя – психологическая. Требуется время и еще раз время.
В отношении маленьких детей мы вообще не можем говорить о манипуляциях. Про подрощенных детей, если интеграция не развита, если ребенок застрял в развитии, то происходит то же самое, да и у взрослых тоже. Для четкого манипулирования нужны определенные развитые доли мозга.
Если это не манипуляция, то что?
Важно понять, что представляет собой привязанность. Она является базовой потребностью ощущать себя взаимосвязанным с другими, а также является стремлением к установлению и поддержанию контакта и близости. Ощущать себя в контакте и близости – это наша преобладающая потребность, инстинкт выживания у млекопитающих. Если в доме пожар – родители бегут не из дома, а в детскую, чтобы спасти детей и выбежать с ними. При землетрясении первый порыв – воссоединиться со своими близкими, а дальше уже выбираться. При опасности мы бежим друг к другу. Если на ребенка лает собака, он бежит не от собаки, а к маме.
Ощущать, что контакт и близость могут быть нарушены, – это главная угроза для нас. При столкновении с этим ощущением в нас возникают базовые эмоции. Они основываются на инстинктах и есть у всех млекопитающих. Они более примитивны, требуют более длительного развития, более сильные, менее цивилизованные, наименее рациональные.
Ощущение потери контакта и близости не является осознанной реакцией, оно может быть реальным или ожидаемым, оно очень субъективно, включает в себя недостаток или утрату приглашения существовать в жизни другого человека (физически, эмоционально, психологически). Это ощущение может появиться, когда, например, мама вышла в магазин или ребёнку говорят что-то вроде «хорошая девочка так не делает», «это не занятие для настоящих мальчиков» и подобное.
- На первом уровне привязанности разделение означает не быть с человеком (например, бойкот, непосредственный опыт или ожидание изоляции).
- На уровне похожести: не походить на тех, к кому привязаны, утрата работы или роли матери, жены, угроза роли, с которой человек себя идентифицирует.
- На уровне принадлежности – это предательство, с человеком спорят, никто не поддерживает его.
- На уровне значимости: когда никто не ценит, не желает, не считает дорогим, важным, особенным, ценности не совпадают, есть страх быть замещенным (например, младшим ребенком).
- На уровне любви: недостаток эмоциональной близости, интимности, нехватка теплоты.
- На уровне познанности: не быть понятым, твои секреты выдают.
При столкновении с разделением возникают эмоции, и у них есть определенные задачи. Это базовые эмоции, которые предназначены, чтобы помогать хозяину выживать. Базовые эмоции так сильны, что они испытываются по одной в единицу времени.
При столкновении с разделением можно наблюдать все три эмоции по очереди, особенно у маленьких детей: фрустрацию (в форме агрессивного поведения с целью изменить ситуацию и устранить проблему); тревогу (как порыв действовать с оглядкой и избегать тревожащей сепарации) и стремление к контакту и близости (порыв восстановить близость). В контексте данной темы мы говорим об эмоции «стремление к контакту и близости».
При столкновении с разделением есть порыв восстановить близость. Если близость восстановить не удалось, то ребенок может столкнуться с тщетностью, выплакать и адаптироваться к происходящему разделению (например, к тому, что он не единственный ребенок в семье, не самый умный на свете и тому подобное).
Слезы тщетности – это очень уязвимое состояние. Маленький ребенок способен переживать очень маленькое количество разделения. Вследствие чего могут возникать защиты от уязвимых эмоций. В таком случае мозг лихорадочно ищет способы, как восстановить близость в обход через другие каналы. Так стремление к близости может модифицироваться при встрече с повторяющимся или продолжительным разделением, вызывая следующие реакции:
- прятаться самому (чтобы активизировать преследование) или идти искать, добиваться
- повзрослеть (быть старшим в семье) или регрессировать (притворяться маленьким, уменьшать свои заслуги)
- соперничать (я добьюсь, хочу всегда выигрывать) или служить (прислуживать или «он без меня не справится»)
- требовать или приспосабливаться (подстраиваться)
- уменьшить до одного (например, сосредоточиться только на одной привязанности) или добавить больше (садиться ко всем на колени, ласкаться ко всем)
- занижать или усиливать (преувеличивать)
- скрывать себя (надеть маску) или отзеркаливать другого (копировать)
- влиять на вердикт или поменять судей (бабушка не разрешает, спрошу у мамы)
- увеличить усилия или снизить ожидания (он мне цветочек подарил, значит, он меня любит)
- искать расположения (восхвалять себя) или очернять тех, кто нам важен (да кому ты нужна, кроме меня).
Это инстинктивные реакции, запечатленные в мозгу привязанности. Они могут стать осознанными и в итоге совершаться отчасти преднамеренно, могут выражаться особым образом только с основной привязанностью или видоизменяться с разными привязанностями, могут закрепиться в виде черты характера, если достигают своей цели, невротичны по своей природе, подразумевают предусмотренный природой план жертвования всем ради выживания. Привязанность первична, а развитие вторично. Это означает, что ребенок легко откажется от собственного «я» ради привязанности.
Если близость, которая должна вести к наполнению и отдыху, недоступна, а адаптация не происходит, слезы тщетности не выплакиваются, горевание не происходит, и при этом наблюдается отсутствие смешанных чувств, соответственно, мы наблюдаем модификации способа получения близости, или подстройку себя (shape shifting – ношение маски).
Это либо вызывает фрустрацию, либо самоподкрепляется, натягивая нервы, и вызывает зависимость, что подавляет развитие. Но так как близость в данном случае и принятие истинного меня невозможны (ведь принимают мои усилия, маски), то интенсифицированное стремление к контакту и близости само себя кормит, оно как снежный ком.
Как работать с невротичным стремлением к близости?
Мы видим, что ребенок добивается близости, подстраиваясь, например, играя в малыша. Это значит, что у него есть ощущение разрыва контакта и близости.
Первое, что нам следует сделать – абстрагироваться от поведения и сосредоточиться на проблеме – на столкновении с разделением. Нам следует убрать препятствие к близости, чтобы ребёнок почувствовал, что его принимают любым – и маленьким, и большим, и сюсюкающим, просто потому что он есть, потому что он – это он.
Естественно, стопроцентное приглашение в нашу жизнь невозможно, но надо стараться к этому стремиться. Следить, чтобы близость вела к наполнению, отдыху, и чтобы ребёнку не нужно было уходить, цепляться, притворяться и т.д. Мозг — достаточно эргономичный орган, и, если что-то не нужно, он и не будет этого делать. Если контакт и близость есть, эти невротичные реакции будут оставлены.
Избегаем разделений везде, где это возможно. Там, где невозможно избежать (например, экзистенциальные разделения), наша задача – помочь выплакать, став ангелами утешения. Тогда интенсифицированное стремление к близости будет уменьшаться.
Стоит отметить, что во многих стратегиях по управлению поведением интенсифицированное стремление к близости является основным способом влияния. Так основатель бихевиоризма Джон Уотсон советует: «Не берите на руки детей, когда они плачут, не обнимайте ради удовольствия. Гладьте их по голове, когда они хорошо себя ведут, пожимайте им руки, так и быть, целуйте их в лоб, но только по особым случаям. Детей надо подталкивать к независимости с самого первого их дня. Через некоторое время вам будет невыносимо стыдно, что вы так сентиментально и слащаво обращались со своим ребенком». А Альфред Адлер отмечает: «Это невероятная удача, что дети обладают такой сильной потребностью в сотрудничестве (в смысле «в любви» – примечание О.П.), ведь мы можем лишать их этого до тех пор, пока они не подчинятся социальным интересам».
Теперь вопрос вот какой: кто кем манипулирует – дети нами или мы детьми, когда мы лишаем их любви, когда мы отказываем им в близости, когда мы смеемся над их стремлением быть рядом с нами, потребностью нуждаться в нас, когда мы не принимаем это и отказываем им в базовом праве существовать в нашей жизни?
Ольга Писарик
Лекция фестиваля Института Ньюфелда, 2016 г.
Конспект лекции составила Елена Фурдак
Фото: photogenica.ru
Дорогие читатели, вот еще несколько статей в продолжение темы.
