Предлагаем прочесть перевод 19 главы из книги Габора Матэ Scattered Minds. Это книга о синдроме дефицита внимания (СДВ) у детей и взрослых. Книга очень созвучная подходу Ньюфелда, разве что Габор Матэ не выделяет гиперчувствительность как причину, а сводит всё к высокой чувствительности и защитам.
19 глава. «Всего лишь в поисках внимания»
Дети с дефицитом внимания, зачастую ещё до постановки диагноза, страдают от предубеждений взрослых, которые сводятся к идее, что за свои поступки и реакции родителя ребёнок несёт ответственность и может менять их по своему желанию. Рассмотрим пять самых вредных заблуждений относительно детей с СДВ.
Миф №1: ребёнок просто добивается внимания
Самая распространённая нападка на ребёнка с СДВ — «он просто добивается внимания». Эти слова можно услышать от рассерженных родителей, учителей. Я отвечаю: «Да, именно так. Ребёнок добивается внимания. Только здесь нет никакого «просто».
Внимание, уделяемое ребёнку надлежащим образом, — это его главная потребность, а недостаток внимания — основная причина тревожности. Это осознание меняет сам смысл термина «синдром дефицита внимания». Как говорят политики, сокращая финансирование в здравоохранении и образовании: дефицит случается, когда кто-то отдаёт больше, чем получает. Ребёнок с СДВ был вынужден отдавать больше внимания, чем получил, потому и произошёл дефицит.
Многие родители совершенно справедливо отмечают: ребёнок с СДВ монополизирует их внимание до такой степени, что другим детям в семье начинает казаться, что о них забыли. Беда в том, что к моменту, когда проявляются признаки СДВ, ребёнок получает гораздо больше негативного внимания, чем позитивного. И с возрастом ситуация только усугубляется. Как ни парадоксально, многие дети скорее предпочтут добиться негативного внимания, чем никакого вообще.
Это происходит неосознанно, но всё же. Запускается один из многих порочных кругов, присутствующих во взаимодействии таких детей со взрослым миром. Ребёнок ведёт себя импульсивно, отчасти чтобы добиться внимания. Взрослый реагирует суровым взглядом, словом или действием, что интерпретируется мозгом ребёнка как отвержение. Возрастает тревога по поводу возможного разрыва со взрослым, а вместе ней и отчаянное желание получить внимание. Только взрослый способен разорвать этот круг.
Решением будет — научиться давать ребёнку не то внимание, которого он просит, а то, в котором нуждается.
«Не путайте ребёнка с его симптомом», — писал психотерапевт Эрик Эриксон. Разбираясь с проблемным поведением ребёнка с СДВ, взрослым лучше всего выработать в себе позицию сострадательного интереса. Сострадание — потому что под внешне несносным поведением ребёнка прячется тревога и душевные муки. Интерес же, если он будет искренним и непредвзятым, приведёт нас к пониманию, что именно ребёнок, сам того не ведая, пытается донести до нас своими поступками.
Сострадательный интерес может помочь нам разгадать зашифрованный язык попыток добиться внимания. Когда ребёнок ненасытно требует и требует, это может раздражать и возмущать родителей. Они чувствуют себя как в ловушке. Например, мама уже часами играла с ребёнком, помогла ему прибрать комнату, почитала, посмотрела все его представления и выслушала истории. Ей кажется, что ей больше нечего дать, но ребёнок продолжает требовать. Тогда мама говорит, что уделила уже так много внимания ему; ребёнок начинает спорить; мама настаивает на своём. И ребёнок, обиженный и сердитый, заявляет: «Ты никогда не хочешь играть со мной!»
Как нам расшифровать это? На самом деле, ребёнок говорит: «У меня тревога по поводу того, что ты не хочешь, чтобы я был рядом с тобой, а, когда я тревожусь, я не умею оставаться в одиночестве». Невозможно успешно противостоять этой неосознанной позиции, споря с ребёнком или указывая ему, как он ошибается. Чем больше мы будем это делать, тем сильнее будет крепнуть ещё одно его глубинное убеждение: что никто его не понимает и, наверное, даже не хочет понять.
Нескончаемые «посмотри-на-меня» детей с СДВ утомительны, неутолимы и обречены на провал. По сути это жадный аппетит, который не будет насыщен, даже если непосредственная цель будет достигнута. Всё, что ребёнок получает в эмоциональных отношениях со взрослым в результате своих требований, по определению неспособно удовлетворить. Так же, как и с безусловным принятием, ребёнок не должен заслуживать внимания — ни деструктивными поступками, ни дёрганьем «посмотри-на-меня», ни послушанием а-ля «хороший мальчик», «хорошая девочка».
Голод стихает, если родитель пользуется любой возможностью, чтобы уделить позитивное внимание ребёнку именно тогда, когда тот не просил. «Мы должны пресытить ребёнка вниманием, переполнить его, пока не полезет из ушей», — говорит психолог развития Гордон Ньюфелд. Как только голод уйдёт, поведение в стиле «просто добиться внимания» сократится. По мере того как ребёнок обретает всё больше безопасности в отношениях и развивает уверенность в себе, движущие силы такого поведения постепенно ослабевают.
Родитель должен уметь сказать доброжелательное, но твёрдое «нет», когда нет возможности удовлетворить настойчивые требования ребёнка. Можно сказать: «Я сейчас просто не могу этим заняться» или «Мне сейчас не хочется это делать». Речь идёт о самом родителе, критика ребёнка или деятельности отсутствует. Ключевое слово здесь — доброжелательность. Часто проблема не в самом по себе законном отказе родителя, а в раздражении, с которым мы его преподносим и которым встречаем ответное (не всегда приятно выраженное) разочарование ребёнка.
Требование внимания, как и прочие требования ребёнка, — это попытка компенсировать бессознательный эмоциональный голод. Родитель имеет полное право отказать в этом требовании, точно так же, как отказать в покупке шоколадки в магазине. Но не стоит рассчитывать, что ребёнок поймёт наше решение или обрадуется ему. Для эмоционально раненного ребёнка любой наш отказ равносилен отвержению, даже если мы не имели этого в виду.
Если мы позволим себе ответить на реакцию ребёнка холодом и резкостью, то его тревога обернётся сбывшимся пророчеством. Во многих ситуациях вполне уместно и правильно не уступать требованиям ребёнка. Главное — преподнести отказ, не обвиняя и не стыдя ребёнка за то, что тот требует или ищет внимания. Если мы будем предвидеть реакции ребёнка, понимать их причину и не ругать его за это, постепенно он научится выдерживать отказы. Когда мы выносим гнев и фрустрацию детей с сочувствием, они часто переходят к грусти по поводу того, что не удалось получить желаемое. В такие моменты мы можем сопереживать этой печали, и ребёнок почувствует понимание и поддержку, несмотря на отказ.
Наконец, если мы говорим о потребности ребёнка во внимании, стоит внимательно изучить образ жизни взрослых. Снова и снова я поражаюсь, насколько сумасшедшей бывает жизнь родителей детей с СДВ. В основном причины этого вовсе не в трудностях воспитания таких детей, однако трудности родительства умножаются во много раз из-за этого безумия.
В предыдущих главах я писал о своём собственном трудоголизме и головокружительном темпе жизни, когда мои дети были маленькие. Похожую модель я наблюдаю почти во всех семьях, которые обращаются ко мне по поводу СДВ: оба родителя работают сверхурочно, утро проходит в спешке, впрочем, как и вечер. Родители возвращаются домой опустошёнными и теперь должны вложить всю свою энергию в удовлетворение физических и эмоциональных нужд ребёнка, который весь день был лишён контакта с ними.
А бывает, родители берут на себя дополнительную нагрузку: родительские комитеты, благотворительные ярмарки, всевозможные курсы и так далее. Уровень стресса и занятость родителей становится всё выше, а терпения к ребёнку — всё меньше. Даже в те моменты, которые вроде как посвящены общению с ребёнком, родитель может мысленно прокручивать события дня или думать о делах, которые предстоит сделать.
Исследования показывают, что фактически многие родители проводят в осмысленном общении с ребёнком не больше, дай бог, пяти минут в день. Если мы хотим увеличить этот промежуток времени, то нам нужно создать чуть больше свободного пространства, а для этого придётся пересмотреть свой образ жизни.
Социально-экономические тенденции усугубляют проблему голода по вниманию. По данным Института экономической политики (США) сейчас люди работают в среднем на 158 часов в год больше, чем три десятилетия назад. Психолог Эдвард Деси пишет: «Целый месяц добавился к тому, что считалось полной занятостью в 1969 году! Невероятно, но факт». Совершенно ожидаемо, что в таком обществе многие дети будут искать внимания – искать, но не находить.
Нам, родителям, стоит поменять образ жизни, пожертвовав всеми занятиями, какими возможно, — если они сокращают нашу доступность для наших детей с СДВ. Возможно, для этого придётся сказать «нет» друзьям или коллегам (и они расстроятся), возможно, придётся отказаться от участия в дорогих нашему сердцу проектах. Как бы то ни было, нам нужно многое компенсировать, потому что ребёнок уже столкнулся с нехваткой внимания. К тому же ребёнок со слабой саморегуляцией вряд ли научится успокаиваться в атмосфере гиперактивности. Многим из нас будет тяжело сбавить обороты, но с точки зрения развития ребёнка эта жертва оправдает себя многократно. А для исцеления ребёнка с синдромом дефицита внимания это может оказаться условием, которое не подлежит обсуждению.
Миф №2: ребёнок нарочно выводит взрослого из себя
«Клянусь, он специально меня провоцирует, — заявляет отец о своём десятилетнем сыне. — Я точно знаю, он добивается именно этого!» Многим родителям кажется, что подобные мотивы убедительно объясняют проблемное поведение их ребёнка. На первый взгляд, это вполне разумный вывод: учитывая умственные способности многих детей с СДВ и сколько раз мы им говорили не делать то-то и то-то, может показаться, будто они намеренно ведут себя плохо.
К счастью, это не так: эти дети вовсе не такие коварные и зловредные. Многие из нас допускают ошибку в отношениях с другими людьми, будь то с детьми или с супругами, со знакомыми или с посторонними: мы думаем, что нам известны намерения, которые стоят за их действиями. Некоторые психологи называют это заблуждение «преднамеренным мышлением».
Как-то раз в заключение своей лекции о близости в отношениях семейный терапевт Дэвид Фримен сказал, что если назвать одну главную мысль, которую ему хотелось бы донести до слушателей, то это будет осознание, что никто на самом деле не знает своего супруга/супругу и своих детей. Мы можем думать, что нам точно известны причины их действий, тогда как в реальности наше знание — это не более чем отражение наших собственных опасений и забот. Всякий раз когда мы приписываем другому человеку какие-то мотивы — «ты делаешь это, потому что…» — мы отбрасываем интерес и останавливаем сострадание. Человек, которому всё известно, не может узнать что-то новое, да и не хочет узнавать. «Сознанию начинающего открыто множество возможностей, для знатока — их единицы», — писал мастер дзэн Сюнрю Судзуки. Когда мы налаживаем контакт с ребёнком с СДВ, хорошо бы осознавать, что мы — начинающие в этом деле.
В наших взаимодействиях с детьми преднамеренное мышление мешает увидеть их такими, какие они есть на самом деле. Что ещё хуже, наши суждения оборачиваются критикой, которую, вырастая, они направляют уже сами на себя. «Я был плохим ребёнком» или «Из-за меня всё время были одни неприятности», — такими словами частенько вспоминают своё детство взрослые с СДВ. Рано или поздно, несмотря на все свои протесты, ребёнок начинает видеть себя через призму негативного мнения родителей.
Как мы только что увидели, дисфункциональный поиск внимания лежит в основе некоторых моделей поведения ребёнка с СДВ. Слабая саморегуляция, недостаточный контроль импульсов также являются причиной многих поступков. Другие движущие силы — это бессознательный стыд, ярость или тревога. Всё это, по сути, проявления уязвимости и боли, а не дурных намерений. И даже если в каком-то конкретном случае присутствует умышленное желание навредить, нам всё равно нужно сохранять в себе дух сострадательного интереса.
«Почему этому ребёнку захотелось причинить вред?» — если задаться таким вопросом без предубеждений, то это может стать благодатной почвой для исследования. «Что случилось с этим ребёнком, из-за чего он таким стал? Что происходит сейчас в его жизни, что заставляет его вести себя таким образом?» Мы можем многое выяснить, если знаем, что ничего не знаем.
Миф №3: ребёнок целенаправленно манипулирует родителями
Одна из разновидностей преднамеренного мышления — убеждение, что ребёнок склонен манипулировать и всем управлять. Оно достойно отдельного рассмотрения, потому что такие ошибочные обвинения часто звучат в сторону детей с СДВ. Во-первых, это не так, ни один ребёнок по своей природе не склонен к манипуляциям и контролю.
Во-вторых, ребёнок, который всё-таки развивает в себе такие свойства, делает это от бессилия, а не из силы. Манипуляции и стремление контролировать — это реакции страха, основанные на бессознательной тревоге. Истинно сильному человеку не нужно настолько бояться, чтобы руководить и управлять каждым аспектом окружающей среды. Учитывая, что дети — всегда более слабая сторона отношений со взрослым, совершенно естественно, что иногда они хотят взять контроль в свои руки. «Не знаю, почему мы виним в этом детей», — говорит психолог Гордон Ньюфелд. «Самое смешное, что мы можем сказать, — это «Мой ребёнок пытается мной манипулировать». Это то же самое, что сказать, что дождь мокрый. Конечно, дети хотят настоять на своём, и зачастую это возможно, только если им удаётся уговорить родителя».
Некоторые дети прибегают к манипуляциям и контролю чаще других. Если нам удастся сохранить интерес, мы сможем изучить причины этого поведения. Манипулировать — значит тонко и завуалированно влиять на других, при необходимости, нечестными путями, для того чтобы достичь целей, которые были бы недостижимы, если бы мы были честными. Влиятельные люди могут это делать, но только если находятся в морально слабой позиции, как, например, когда правительство надеется убедить народ поддержать неоправданную войну.
У детей манипуляции случаются только по той причине, что ребёнок уже понял: открытое выражение потребностей необязательно приводит к чуткому и заботливому отклику. Ещё они случаются из-за того, что эмоционально раненый ребёнок больше неспособен ясно формулировать свои истинные потребности. В силу недостатка полностью безопасного ощущения привязанности ребёнок пытается компенсировать это вещами, которых взрослые — возможно, вполне справедливо — давать не хотят. Например, не покупают ещё одну дорогую игрушку или шоколадку. Никакого исцеления не произойдёт, если взрослый будет уступать неуместным требованиям или манипуляциям, но исцеления не будет и в случае, если взрослый настаивает на том, что основная проблема — в поведении.
Неумеренное манипулирование, контроль, командирские наклонности — это всего лишь приобретённые черты чувствительного и тревожного ребёнка, которые по своей сути дисфункциональны и обречены на провал. Точно так же, как эти качества развились во взаимодействии с окружающей средой, — так они могут и атрофироваться, когда окружение становится понимающим, питающим и поддерживающим.
Миф №4: поведение ребёнка с СДВ вызывает у взрослого напряжение и гнев
Гнев, тревога, отчаяние: нормальные человеческие эмоциональные состояния. Они обычны для каждого из нас — в той мере и в том соотношении, которое зависит от личной истории жизни и характера. Переживать их мучительно. Когда мы всё это чувствуем, хочется обвинить кого-то другого.
Родители детей с СДВ часто расстраиваются и злятся. Например, папа просит ребёнка поторопиться, а ребёнок еле волочит ноги и в придачу может огрызнуться. Папа приходит в ярость и думает, что причиной этому послужило поведение ребёнка. В итоге ребёнка, по сути, отчитывают не из-за того, что он сделал, а из-за неприятных чувств, которые испытал отец. На самом деле ребёнок не способен вызвать ярость у родителя. Он мог нечаянно запустить её, но он не ответственен ни за его способность к ярости, ни за существование триггера (спускового механизма), который был приведён в действие. Всё это появилось у родителя ещё до рождения ребёнка.
Несговорчивость может быть чертой ребёнка, но ярость — эмоция, за которую отвечает взрослый. Это лишь один из многих вариантов, как можно отреагировать на медлительность ребёнка. И действительно, когда позже папа обдумывает ситуацию, он признаёт, что реакция была несоразмерна. В другой день, если бы он, допустим, лучше выспался, реакция могла бы быть совсем иной: нетерпение, но без враждебности, либо лёгкая досада, а возможно, даже юмор.
Родителям необходимо осознавать широкий спектр своих эмоциональных реакций — от функциональных (т.е. уместных, целесообразных, работающих) до, так скажем, дисфункциональных. Тогда они вряд ли будут настаивать на том, что ребёнок несёт ответственность за их чувства, как бы он себя ни вёл. Когда родители начинают осознавать внутренние причины своих реакций, с плеч ребёнка падает громадная эмоциональная ноша.
Мы привыкли связывать свои чувства с поступками окружающих, поэтому нам может быть трудно воспринять концепцию, что другие люди не являются причиной наших реакций. Замешательство здесь совершенно естественно. Когда мы были маленькими, другие люди действительно вызывали в нас те или иные чувства — в зависимости от того, как они с нами обращались. Если это сохраняется у взрослого, значит саморегуляция не смогла развиться у него должным образом.
Простой пример: как мы реагируем, когда кто-то нечаянно наступает нам на ногу, скажем, в переполненном автобусе. Можно обратиться к человеку вежливо, а можно с раздражением. Если нам страшно, мы вообще можем промолчать. Стимул во всех случаях одинаковый, и реакция зависит не от него, а от нашего настроения. Даже один и тот же человек будет раз от раза реагировать иначе на тот же самый раздражитель, поэтому нельзя сказать, что стимул вызывает какую-то конкретную реакцию. Спусковой крючок не несёт ответственности за то, что ружьё выстрелило. Можно изо всех сил жать на спуск, но, если нет заряда, выстрела не произойдёт.
Родитель, который учится внимательно за собой наблюдать, вскоре заметит, что многие ситуации значительно усложняются не действиями ребёнка как таковыми, а степенью тревоги, которая запускается у взрослого. Когда ребёнок «плохо» себя ведёт, родитель может отреагировать с интересом и попытаться понять посыл, лежащий в основе поступка. Это поспособствует сдержанному и куда более эффективному отклику. И наоборот, когда нас захлёстывает тревога, нам хочется немедленно взять поведение, а точнее, ребёнка, под контроль.
Ребёнок с СДВ будет чувствовать себя в безопасности с эмоциональной точки зрения, когда будет уверен, что родительская любовь и принятие никуда не деваются, как бы он себя ни вёл. Взрослые, реагирующие из неосознаваемой тревоги, неспособны дать эту уверенность. Например, я заметил по себе, что когда меня охватывает гнев или мне хочется отстраниться (это мои личные проявления глубинной тревоги), то я не могу транслировать ощущение тёплой любви своим детям. В такие моменты у меня даже нет контакта с этим чувством. Тон голоса становится холодным, грозным и полным обвинения. Совсем другая история, когда я вижу свою тревогу и осознаю, что дело во мне, а не в ребёнке. Тогда я способен выдерживать чувства, которые поднимаются в ответ на «плохое поведение». Это не значит, что я позволяю ребёнку решить, что такое поведение приемлемо. Речь о том, что моя реакция не превращается в нападение.
Миф №5: дети с СДВ ленивые
В основе так называемой лени детей с СДВ, за которую им часто достаётся, также лежит душевная боль. Если подумать, слово «лень» ничего не объясняет. Это просто негативное суждение о другом человеке, который не желает делать то, что мы от него хотим. «Ленивый» человек превратится в ураган энергии и деятельности, когда перед ним встанет задача, вызывающая интерес и воодушевление. Таким образом леность и медлительность не являются неизменными чертами личности, это отражение отношений с миром, которые закладываются с самого детства.
Возмущённые родители двенадцатилетнего мальчика рассказывали мне, с каким гневом и негодованием тот отверг их просьбу помогать по хозяйству — например, разгружать посудомоечную машину. «Всегда всё должен делать именно я!» — жаловался он. В действительности же, когда речь шла о домашних обязанностях, родители поняли, что проще выжать воду из камня, чем добиться помощи от сына. Все просьбы приводили к безрезультатным словесным баталиям. Этот ребёнок тоже говорил на зашифрованном языке, который можно было разгадать при помощи сострадательного интереса. По сути он сообщал: «С раннего детства я был вынужден слишком усердно работать над отношениями с вами. С меня хватит, я устал. Не хочу больше выполнять работу, которую всё это время должны были делать вы».
Решение оказалось не в том, чтобы заставить или уговорить сына взять на себя часть обязанностей, а в том, чтобы восстановить с ним эмоциональный контакт. Когда родителям это удалось, мальчик спонтанно захотел помогать по дому. Со временем он стал это делать почти без напоминаний. Достичь этого родители смогли благодаря новообретённой способности понимать закодированный язык. Расшифровав послания сына, они стали давать гораздо больше поддержки его потребностям и перестали видеть угрозу в его кажущемся безразличии к обязанностям.
Другой аспект того, что мы считаем ленью, — это непроизвольное сопротивление ребёнка. Наверное, сильнее всего в общении с детьми с СДВ расстраивает и удручает практически рутинное несогласие и демонстративный отказ, которыми они встречают почти любую просьбу, ожидание или предложение, исходящее от родителя. Такое сопротивление служит важной задаче и рассказывает свою значительную историю. В нём также есть смысл.
Габор Матэ, отрывок из книги Scattered Minds о СДВ(Г)
Перевод Надежды Шестаковой
https://drgabormate.com/book/scattered-minds/scattered-minds-u-s-scattered-chapter-nineteen/
Дорогие читатели, вот еще несколько статей в продолжение темы.
