Мы все видели детей, которые слушаются своих родителей, выполняют просьбы учителей и воспитателей. А возможно, и сами были такими. Или же знаем про послушание с другой стороны – получая нелестные комментарии от бабушек или нянь о том, что ребенок идеально себя вел, пока не пришли родители – и ребенка как будто подменили. О послушных детях, конечно, намного легче заботиться. Но что может стоять за стремлением ребенка слушаться старших? Об этом читайте отрывок из интервью с Ольгой Писарик.
– Ольга, расскажите, пожалуйста, какой ценой ребенок становится «шелковым»? Что стоит за желанием ребенка быть послушным с точки зрения теории привязанности?
– «Шелковый ребенок» – это такой ребенок, который не проявляет ничего такого, что бы нам не нравилось. Он не проявляет агрессии, всегда ведет себя хорошо.
С другой стороны, «шелковость» в какой-то короткий промежуток времени может говорить как раз-таки о хорошей привязанности: ребенок надежно привязан к взрослому, у него нет каких-то особых фрустраций, в его жизни все идет так, как должно быть в жизни ребенка, и в целом он хочет себя хорошо вести, и он ведет себя хорошо, особенно на людях.
Но все же эмоциональные взрывы будут, особенно у маленьких детей, да и у подросших тоже, особенно по отношению к основной привязанности. В нас есть так называемые темные эмоции, и их проявление нормально.
Как только в ребенке возникает свое «я», «я сам», «я – это я», тут же начинаются какие-то трения с окружающей действительностью. А если ребенок долгое время «шелковый», если он не перечит вообще, если воля родителей всегда без вопроса исполняется, если ребенок абсолютно не проявляет агрессию, здесь речь может идти именно об эмоциональном подавлении.
Привязанность с родителями очень сильная, энергия от контакта и близости очень сильная, и при этом от родителей исходит довольно четкий посыл – очерчена четкая формочка, внутри которой ребенка принимают, бесконечно любят. Но только тогда, когда он такой-то и такой-то. Как только ребенок выходит за рамки принимаемого, сразу идет сигнал о том, что контакт и близость могут быть нарушены.
Этот сигнал не обязательно должен быть артикулирован или выражен вербально. Это может быть показано, выражено бровями, интонацией. Особенно остро этот сигнал воспринимается высокочувствительными детьми. Поскольку ощущение себя в контакте и близости равно выживанию, то мозг очень серьезно к этому относится – к риску потерять контакт и близость. И соответственно, эмоции ребенка, которые абсолютно не принимаются взрослыми, могут начать подавляться.
Когда эмоция подавляется, это не значит, что ее нет. Это значит, что она не проявляется вовне. Она как часть айсберга, скрытая водой, ее не видно.
Мы не можем управлять эмоциями. Мы не можем сказать: «Это мы будем чувствовать, а это не будем чувствовать». Эмоции все равно возникают как реакции организма, но они не чувствуются, т.е. мы их никак сознанием не регистрируем – не передается сигнал между лимбической системой и корой головного мозга.
Получается, что ребенок не чувствует потребности или стремления противоречить, говорить «нет», не чувствует злости. При этом внутри всё это есть – и злость, и противление, и обида. И оно где-то будет находить выход, потому что есть законы эмоций.
Один из основных законов, по которым работают эмоции, звучит так: «эмоции требуют выражения». Если эмоция фрустрации нигде не может найти себе выражение, она будет направлена на саморазрушение, проявляясь в каких-то суицидальных мыслях или действиях, в виде аутоагрессии, причинения себе вреда. Это могут быть психиатрические, соматические или аутоимунные заболевания, болезни «необъяснимой природы», даже тот же диатез.
Организм каким-то способом будет реагировать на «море» подавленных эмоций, которые мы как асфальтом придавили, но они-то там есть. Их какое-то время не видно, может быть довольно долго не видно, а потом человек вырастает, сталкивается с какими-то новыми людьми, влюбляется, например. И привязанность переходит от родителей на другого человека. Тогда неожиданно для самого себя человек может обнаружить новые свои проявления.
Подавление эмоций также ведет к тому, что ребенок сам ничего не хочет, проявления собственного «я» нет: «Я хочу того, чего вы хотите», «Мама хочет, чтобы я была балериной – я буду балериной». Причем ребенок может быть искренне убежден в том, что это он или она хочет стать танцором, спортсменом, балериной. А лет в 30–40 возникает кризис среднего возраста, и вдруг оказывается, что на самом деле человек мечтал совсем о другом. Или же эмоции вырываются наружу совершенно нецивилизованным образом, и мы видим зверские поступки людей.
Подавление эмоций – это проблема так называемого развитого мира, существующая вследствие того, что мы очень рано помещаем детей в социальные ситуации, в которых они по развитию своего мозга еще абсолютно не готовы находиться. Мы ожидаем от трехлеток, что они будут сами улаживать конфликты, а от четырех-пятилеток – что они подышат, посчитают до десяти и успокоятся. Т.е. мы делаем детей ответственными за их чувства и эмоции и за проявление этих эмоций. Это очень большая проблема, которая пока никак не решается, поэтому будет только усугубляться.
Отрывок из интервью с Ольгой Писарик, август 2019
Редакция Елены Фурдак
Фото: photogenica.ru
Дорогие читатели, предлагаем вам прочесть дополнительные материалы по этой теме.
