Высокочувствительность и гиперчувствительность — эти явления действительно существуют или это модные термины, которыми взрослые пытаются объяснить избалованность ребенка? Откуда возникают высокая чувствительность и гиперчувствительность и как они связаны с сенсорной перегрузкой? Об этом статья Натальи Лысак.
Для чего люди учатся? Кто-то для диплома, чтобы получить хорошую работу. Кто-то нашел дело своей мечты и хочет досконально изучить все, что с этим связано. А кому-то нужно пойти учиться, потому что без этого просто невозможно – жизнь заставляет. Вот так случилось со мной после рождения младшего сына. Когда ему было 2 года, я узнала о том, что есть дети с повышенной чувствительностью. И стала читать и изучать все, что только могла найти по этой теме. Многое становилось понятно, но вот что со всем этим делать?
Когда моему мальчику исполнилось 3,5 года, я уже практически окончательно зашла в тупик, но оставаться там не входило в мои планы. Я хотела помочь своему ребенку и себе. Так в моей жизни появился Институт Ньюфелда. Вот тогда я смогла наконец выдохнуть. Не то что бы все изменилось и стало по-другому. Изменился мой взгляд на ситуацию, а вместе с ним пришли изменения и в нашу жизнь.
Чем меня так привлек и чем помог подход развития на основе привязанности в отношении повышенной чувствительности? Гордон Ньюфелд показывает этих детей не с точки зрения симптомов, нарушений, особенностей, не с точки зрения диагнозов и проблем поведения, а с точки зрения их внутреннего мира, их эмоций, нужд и потребностей. И помогает нам увидеть своих детей. А «от того, что мы видим, зависит то, что мы делаем».
Не секрет, что несмотря на то, что все мы получаем из окружающего мира одни и те же сигналы, воспринимаем их мы все по-разному. И зависит это восприятие от работы нашего мозга, нервной системы, типа кожи, терморегуляции и еще массы факторов. Именно из-за своих различий, из-за своей уникальности каждый из нас реагирует на внешний мир по-своему: один и тот же звук для кого-то будет нормальным, а для кого-то чересчур интенсивным. Кто-то будет бегать зимой в тонкой куртке, а кому-то и в шубе будет холодно. Одно и то же событие для кого-то окажется незначительным, а для другого может стать очень волнующим переживанием.
Cистема регулирования сенсорной информации
Наш мозг устроен таким образом, что способен принять только 3-5% сигналов из внешнего мира. И бо́льшая часть работы мозга приходится на то, чтобы отсеять эти 95-97% входящей информации. Мы часто думаем, что для решения какой-то задачи нам нужно сосредоточиться на ней, сконцентрироваться, обратить внимание. На самом деле, главная задача мозга – не пустить лишнее. Это похоже на настройку приемника: для того, чтобы поймать нужную волну, нужно устранить все помехи. «Отстройка» служит настройке.
И для этого у мозга есть специальная система фильтров – система регулирования сенсорной информации (СРСИ). Она очень сложная, управляется лимбической системой (эмоциональным мозгом). И именно эта система «решает», какую информацию и в каком количестве следует пропустить в мозг. Она, как страж у ворот, является первой линией защиты мозга.
Но СРСИ может быть слабой или дисфункциональной. Как сито может быть с мелкими и частыми ячейками, может быть с крупными, а может и вовсе быть дырявым решетом. В таком случае в мозг поступает больше сигналов или гораздо больше, чем нужно и чем он в состоянии обработать. Но так как мозг эволюционно не создан для этого, он оказывается перегружен сенсорными сигналами, что в свою очередь вызывает моторную и эмоциональную перегрузку.
Вот как описывала Джул Эпп своего сына в статье «Аутизм и эмоции»:
«С другой стороны, я бы не сказала, что выходить из дома было приятно. Лай собаки. Плач другого ребёнка. Звук транспорта. Его будоражило всё. Даже в нашем безопасном доме любой неожиданный звук: чихание, кашель или звонок телефона – вызывал у него сильный испуг и заканчивался паническим криком. Про пылесос даже не стоило и заикаться. Визиты гостей – особенно мам с их собственными детьми, спонтанно издающими разные звуки, – были кошмаром. Идиллические планы сходить с ребёнком на курс массажа или уроки плавания быстро перекочевали в область немыслимого.
В чём же было дело? Задолго до того, как моему сыну был поставлен диагноз «аутизм», я знала, что он был чувствительным. Крайне чувствительным. Задолго до того, как я поняла природу аутизма, я знала, что у моего сына не было фильтров, – мир как будто напрямую проникал в него и переполнял сверх всякой меры».
Что свойственно детям с высокой и гиперчувствительностью
Итак, в зависимости от того, слабая СРСИ или дисфункциональная, мы и будем иметь дело с высокой или гиперчувствительностью. При гиперчувствительности мозг переполнен сенсорными сигналами сверх нормы и, следовательно, не может их интерпретировать и обработать. Система регулирования сенсорной информации не выполняет свою защитную функцию.
При высокой чувствительности есть повышенная чувствительность к сенсорной информации, но нет признаков дисфункции системы регулирования сенсорной информации. Мозг пропускает больше внешних сигналов, но не больше, чем он может обработать, и поэтому сенсорная перегрузка не наступает. В этом случае мы говорим о высокочувствительной СРСИ.
Т.е. гиперчувствительность и высокая чувствительность – это два разных континуума, но есть то, что их объединяет. При обоих этих состояниях мозгу нужно больше отдыха из-за повышенной нагрузки. И это может обеспечить не только сон, но и свободная игра – активированный отдых.
Дети с повышенной чувствительностью более восприимчивы, поэтому их чувства легче задеть. По меткому выражению Габора Матэ, у таких детей «эмоциональная аллергия».
Этих детей легче встревожить, поэтому они склонны к уходу в альфу. Когда мир предстает для тебя угрожающим, держать все под контролем кажется правильным выходом. Но, увы, это не так. Дети не должны заботиться о своей безопасности, и в итоге стремление к всеобщему контролю только усиливает тревогу.
У них более активная иммунная система – как часть системы тревоги. Когда информации слишком много, мозг пытается лихорадочно дать всему определение – та ли это еда, та ли эта одежда. Эти бирки – трут или нет. Мозг буквально мечется в поиске ответов, что ему подходит, а что нет. И вот, в конце концов, чему-то присваивается статус врага и появляется аллергия.
У детей с повышенной чувствительностью больше проблем с интеграцией, с сенсорной и моторной. Чем больше сигналов и чем они интенсивнее – тем сложнее их смешать. Также зоны мозга, отвечающие за интеграцию, смешивание чувств, растут медленнее – отсюда импульсивность, агрессивность.
У них больше проблем с адаптацией. Смысл процесса адаптации – принять в жизни огромное количество того, что не работает, что не соответствует ожиданиям. Но ирония и парадокс заключаются в том, что чувствительные дети гораздо больше других нуждаются в адаптации, потому что у них гораздо больше того, к чему нужно адаптироваться. Но как раз с этим у них огромные проблемы. Их невероятно сложно подвести к чувству тщетности и слезам. При классическом аутизме и у детей в спектре широко распространен бесслезный синдром.
По мнению Г. Ньюфелда, гиперчувствительность лежит в основе широкого спектра синдромов – от одаренности до аутизма. Когда СРСИ не работает, когда она не способна отфильтровать достаточное количество сигналов, это приводит не только к различным проблемам, но и к жизни «без кожи». У гиперчувствительных детей нет этой виртуальной кожи, способной защитить их от слишком интенсивного внешнего мира. И поскольку мир как будто проникает в них весь, то возникает вторичный эффект – когда слишком много «шума» уже внутри тебя.
Задачи СРСИ
СРСИ предназначена для того, чтобы, во-первых, отфильтровать «шумы». Под «шумами» понимается вся лишняя информация – те 95-97%. Если она не выполняет эту задачу, то мозг оказывается буквально затоплен «шумом». Тяжело или невозможно отделить значимое от «шума». Все имеет равное значение. Например, при работающей системе ребенок четко выделит голос мамы, когда она позовет его на детской площадке среди всего гомона и гула голосов и других сигналов. Но при неработающей системе с этим возникают большие сложности.
Невозможность отфильтровать «шумы», в свою очередь, не позволяет СРСИ выполнить вторую задачу – установить приоритеты внимания, главными из которых являются привязанность и тревога. Привязанность обеспечивает наше выживание. Тревога побуждает к осторожности в случае опасности, что тоже, собственно говоря, необходимо для выживания. Также приоритет внимания должен быть направлен на удовлетворение базовых потребностей – голод, жажда, естественные нужды.
Если СРСИ не способна установить приоритеты внимания, ребенок не тянется к привязанностям, не проявляет осторожность там, где нужно. Если ребенок к нам не тянется, то это уже задевает наши чувства. И нам самим порой тяжело заботиться о таком ребенке. Такие дети могут теряться, что часто бывает в случаях классического аутизма, т.к. не могут выделить свои привязанности в общем потоке. Также у таких детей может не возникать автоматически внимание к базовым жизненным потребностям.
В третьих, СРСИ привзвана защищать чувства. Периодически у нас возникает защитная слепота, как шоры на глаза у лошади. Это просто необходимо, что мы могли функционировать в ранящих ситуациях. Нам всем необходим защитный механизм от того, чтобы быть раненым. Отфильтровывать любые сенсорные сигналы, которые мешали бы нам функционировать в ранящем мире (тревожные воспоминания, признаки отвержения, чувство незащищенности), – тогда они с меньшей вероятностью смогут причинить вред. Защищать чувства – от того, чтобы быть раненым, – значит, ЗАЩИЩАТЬ ОТ того, что может причинить боль.
При неработающей СРСИ мозг не может защитить себя от слишком сильных чувств, от того, что невыносимо. Мы зачастую не можем вспомнить какие-то тревожащие, ранящие события из своей жизни. Но эти дети помнят, что случилось 10 лет назад. В мельчайших деталях. И как именно это на них подействовало, как задело, потому что у них нет защиты от этого. И на них накатывают эти чувства снова, и снова, и снова. Они не могут защититься от ранящих воспоминаний.
Как помочь высокочувствительным или гиперчувствительным детям?
И вот у нас есть такой ребенок – для которого этот мир слишком интенсивный, который воздействует на него гораздо сильнее, чем на других (и чем нам, может быть, хотелось бы). Что мы, как родители, можем сделать для такого ребенка, как мы можем ему помочь?
В первую очередь, встать на одну сторону с ребенком. У Гордона Ньюфелда есть удивительно точное описание отношений между родителем и ребенком – «танец привязанности». И вот нам нужно найти свой ритм, свой рисунок, подходящий темп, чтобы начать танцевать с ребенком, у которого мозг имеет такие особенности. Это может быть сложно, но это крайне необходимо.
Будьте по одну сторону, несмотря на отличия, а также на то, что может казаться в ребенке непонятным, может пугать. В подходе развития на основе привязанности мы даем ребенку два приглашения. Первое – просто быть в нашей жизни, и второе – быть самим собой. И принимать отличия – это как раз о втором приглашении в жизни – приглашать ребенка в свое сердце таким, какой он есть, с тем мозгом, который у него есть. И это – первое па в нашем танце привязанности! Это закладывает основу для отношений и создает контекст для развития, для раскрытия внутреннего потенциала именно этого ребенка.
Принимайте и цените уникальность своего ребенка, не подталкивайте его к норме. Если мы понимаем, что наш ребенок «устроен» по-другому, если мы видим его изнутри, то нам не нужно пытаться исправить его, сделать «нормальным». Да, мы живем в обществе, и порой очень трудно сохранять нейтралитет и не сравнивать своего ребенка с другими детьми. Но нужно всегда держать в уме, что сравнивать ребенка можно только с ним самим в процессе ЕГО развития.
Джонатан Муни, человек с дислексией и СДВГ, активный защитник прав людей с особенностями развития говорит:
«Из сложных детей вырастают интересные взрослые.»
«Тебе не нужен кто-то, кто тебя исправит. Тебе нужен кто-то, кто будет сражаться за тебя и с тобой, потому что с тобой поступают несправедливо. Недопустимо, чтобы кто-то был изолирован из-за своих отличий.»
Мы должны стать для ребенка надежным проводником, бережно ведя его по уязвимой территории, и надежным щитом, закрывающим от ранящих стрел внешнего мира.
И вот когда мы осознали и приняли тот факт, что у ребенка слабая или неработающая СРСИ, как только мы адаптировались к этому, ситуация сразу выглядит по-другому. Это как с незрелыми детьми, когда мы берем на себя работу сознательной части мозга, так и в этом случае – становимся виртуальной кожей, буфером между ребенком и окружающим миром. Пытаемся, насколько это возможно, сами выполнять работу СРСИ.
Нам просто критически важно сосредоточиться на том, как помочь мозгу ребенка найти обходные пути и помочь раскрыться потенциалу в предлагаемых условиях. При этом мы работаем с тем мозгом, который есть у ребенка, и не пытаемся сделать его нормальным. Как говорит Джул Эпп, нам нужно «работать С мозгом, а НЕ ПРОТИВ мозга».
Что значит «взять на себя функцию СРСИ»
Мы отфильтровываем «шумы», помогаем выделять главное. Для этого снижаем стимуляцию везде, где можно. Если ребенок не выносит громких звуков – перед выходом из дома надеваем шумоподавляющие наушники. Большую помощь в снижении стимуляции оказывают рутины, ритуалы и привычки, делая мир предсказуемым.
Самым волнующим переживанием для любого человека являются социальные контакты. Поэтому, если социальное взаимодействие вызывает у ребенка слишком интенсивные реакции, следует сокращать их по возможности. И всегда чутко следить за тем, сколько ребенку по силам.
Мы устанавливаем приоритеты внимания на привязанности и тревоге. Помогаем справляться с тревожащими ситуациями. Создавая ритуалы и привычки, поддерживающие привязанность, мы также помогаем детям преодолевать их тревогу. Если есть что-то неизменное, это дает чувство стабильности и безопасности, например, еда, одевание, совместные занятия.
Мы защищаем чувства, оберегая от слишком стимулирующих событий, которые могут их ранить, причинить душевную боль. У этих детей в жизни и так слишком много стыда. Не следует водить ребенка в такие места, где над ним будут смеяться, где его будут стыдить, пытаться «вылечить» от застенчивости, сделать «нормальным». Это может наносить глубокие душевные раны. Это может оказаться попросту непереносимым для таких детей. Поэтому ограждайте их, где только можно, от «плохих сценариев».
«Статистика показывает, что дети с синдромом Аспергера подвержены самому высокому риску травли. До 94% детей с синдромом Аспергера были жертвами травли.
Дети с синдромом Аспергера склонны к тому, чтобы снова и снова мысленно проигрывать пережитые эпизоды травли – они зацикливаются на их деталях, превращая в бесконечные слайды, которые повторяются снова и снова. Это означает, что даже один-единственный эпизод травли может оказать продолжительное негативное влияние на самооценку, уровень тревожности и депрессии у ребенка с синдромом Аспергера. Только представьте, какими могут быть последствия издевательств, которые происходят каждую неделю».
И защищать чувства – это не о том, чтобы оградить ребенка от всего, держать его в изоляции и под гиперопекой, как многие ошибочно полагают. Это именно о том, чтобы оградить от излишней стимуляции, которая вызывает сенсорную перегрузку. Это не о том, чтобы не огорчать ребенка никогда, это о щадящем режиме для детей, уровень уязвимости которых очень высок.
Дети с повышенной чувствительностью более подвержены проблемам с привязанностью
СРСИ дана человеку, чтобы ограждать мозг от лишней информации и таким образом защищать от чрезмерной стимуляции. Но что случается, если СРСИ слабая или дисфункциональная? Она не выполняет свою защитную функцию, и мозг ребенка оказывается «затоплен», и возникает сенсорная-моторная-эмоциональная перегрузка. Это «эффект домино», когда неполадки в одной системе рушат все остальное. И тогда мозгу не остается ничего другого, как начать искать другие варианты для собственной защиты от сенсорной перегрузки. И он их находит.
Именно дисфункция в работе СРСИ влечет за собой далеко идущие последствия для развития ребенка. И в первую очередь для развития отношений, для возникновения и углубления привязанности. Как пишет Джул Эпп в своей статье «Аутизм и эмоции»:
«Мои дети с аутизмом просто не могут «держаться» за дорогих им людей. В результате этого они постоянно сталкиваются с сепарацией. Именно разделение или даже его предвкушение переключает эмоциональную систему в аварийный режим, заставляя её работать на пределе, чтобы нами «двигать».
И еще цитата: «В самом своём истоке аутизм связан с тем, что больше всего нами «движет»: с разделением. В аутизме мы видим эмоцию, которая делает то, что ей и положено: пытается исправить проблему сепарации».
Чтобы «исправить проблему сепарации», мозг активирует защиты привязанности. Да, эти защиты есть у каждого из нас. Эволюционно они предназначены для того, чтобы защищать нас от непереносимой уязвимости при столкновении с разделением.
Но при гиперчувствительности они активируются по другим причинам и выполняют другие функции. Вот эти защиты привязанности при гиперчувствительности:
— деперсонализация,
— защитная альфа,
— защитное отчуждение.
Деперсонализация в отношениях
Привязанность – наш базовый инстинкт. Привязываться к тем, кто о нас заботится, – жизненно важная необходимость, потому что привязанность равна выживанию. Но для гиперчувствительного мозга это выглядит по-другому. Привязаться к кому-то – значит подвергнуть себя риску душевной боли, получить душевные раны.
И тогда мозг «решает», что лучше деперсонализировать привязанность, вычеркнуть человека из уравнения, оградив себя от страданий. Мы помним, что одна из задач СРСИ ограждать от слишком ранящих чувств. А при деперсонализации легче привязаться к объектам, героям, ритуалам, аспектам человека, чем к самому человеку. Но такая привязанность не способна утолить голод привязанности, и вместо покоя в отношениях возникает зависимость от вещей, ритуалов, видеоигр, героев, к которым ребенок привязан.
Защитная альфа
Дети с повышенной чувствительностью движимы порывом все контролировать, управлять, направлять, руководить взаимодействием. Они хотят все знать, оставлять за собой последнее слово. По меткому определению Джул Эпп, их мозг нашел для себя «блестящий способ защиты: если я не могу контролировать себя изнутри, я буду контролировать мир снаружи». Но при таких отношениях не может быть чувства реальной безопасности. Потому что дети не должны заботиться о себе, обо всем вокруг. И такой контроль, в итоге, ведет к усилению проблемы.
Защитное отчуждение
Вместо того чтобы стремиться к близости с нами, ребенок разворачивается на 180 градусов. Не дает прикасаться, не смотрит в глаза. Убегает, отталкивает, игнорирует. И нам важно помнить, что ребенок не делает это нарочно! Это вызвано тем, что поломки в фильтрах вынуждают его мозг прибегать к этой защите.
Все эти защиты привязанности наносят огромный вред не только развитию ребенка, но и влияют на тех, кто заботится о таких детях. Потому что действительно очень тяжело взаимодействовать с ребенком, который не тянется к тебе и не принимает твою заботу.
Но хорошая новость состоит в том, что эти защиты можно смягчить или даже обратить вспять. Мы не можем «исправить» гиперчувствительный мозг, но мы можем оказать очень большое влияние на защиты привязанности. И в первую очередь снизить сенсорную перегрузку. Потому что, чем больше нам удастся ее снизить, тем меньше будет необходимость в защитах привязанности.
И создавать контекст отношений. Это, безусловно, не так просто сделать. Но трудно, даже очень трудно, – не значит, что невозможно. Потому что все эти защиты привязанности – это функциональные защиты. И смягчив их, развернув их, мы сможем помочь мозгу найти обходные пути для развития.
Деперсонализация. Отвоевывайте ребенка у конкурирующих привязанностей – игр, предметов, навязчивых стремлений и действий. Ребенок нуждается в нас. Нуждается в естественной иерархии взрослый-ребенок, где один принимает заботу, а второй ее дает. И дает именно взрослый.
Нам нужно позиционировать себя как ответ на нужду ребенка в контакте и близости. Напитывать, давать приглашение, опережать запрос. Привлекать на помощь игру. Не запрещать, не забирать, то, что дорого, но входить в этот круг, через эти привязанности, постепенно расширяя свое место и уменьшая место деперсонализированных привязанностей. Использовать игру, чтобы наладить привязанность, снизить сопротивление. Нам надо быть великодушными в своем приглашении ребенку. «Я здесь для тебя». И тогда появится шанс, что ребенок почувствует, что зависимость не ранит, что зависеть приятно.
Защитная альфа. Нужна сильная альфа-презентация взрослого. Но не из позиции «Я здесь главный». Идея ведь в том (как и со всеми другими детьми), чтобы донести до ребенка: «Я здесь, чтобы позаботиться о тебе, я – твой лучший выбор».
Нам нужно буквально вдохновлять ребенка к зависимости, щедро приглашать в свою жизнь. И давать чувство безопасности. Потому что безопасность в привязанности – одно из основных условий. Для ребенка крайне важно быть привязанным глубоко, безопасно и из правильной позиции. Все это убирает порыв к контролю со стороны чувствительного ребенка, снижает тревогу.
И здесь нет никакой инструкции, которая бы подсказала, что нам точно нужно делать. Нас ведут наши желание помочь ребенку и интуиция, понимание того, с каким мозгом мы имеем дело. И здесь у нас есть замечательный помощник – завладевание. Простые ритуалы привязанности – покормить, одеть, помочь даже с тем, что ребенок умеет делать сам. И считывать нужды, давая понять, что мы знаем, как о ребенке нужно заботиться. И не задавать много уточняющих вопросов.
Мозг детей с повышенной чувствительностью отчаянно нуждается в том, чтобы расслабиться в зависимости. И если нам удается повести их за собой, все начинает успокаиваться. И мы всегда должны помнить о том, что при их нужде в привязанности мы – источник комфорта и покоя. И они нуждаются в нас более, чем какие-либо другие дети нуждаются в своих родителях.
Защитное отчуждение. Для смягчения этой защиты, для ее разворота лучшим средством будет избегание любого разделения, которого можно избежать. Особенно дисциплины, основанной на разделении. Даже с высокочувствительным ребенком мы не можем позволить себе использовать разделяющую дисциплину. На них она оказывает слишком глубокое воздействие, слишком ранит. Если для них разделение только ожидаемое, то они уже выскальзывают в защитное отчуждение. Они уже отворачиваются от нас. Даже без слов. Жесты, язык тела говорят: «Я тебя не люблю, ты мне не нравишься, не хочу быть с тобой». Поэтому нам нужно найти другие пути, не оставляющие эмоциональных синяков. И никогда не воспитываем ребенка в инциденте. Всегда нужно дать время, чтобы эмоции стали не такими интенсивными.
Конечно, мы не можем избежать всего разделения. И с тем, которого не избежать, используем перекрывание. И это главное вмешательство не только при столкновении с разделением, но и при смягчении всех защит привязанности.
Когда мы прощаемся, то говорим: «До свидания», «До встречи». В чем здесь смысл? Сталкиваясь с разделением, мы направляем внимание не на разделение, а на то, что остается неизменным, на следующую точку контакта, смещаем фокус на связь, а не на разделение.
Для чувствительных детей столкновение с разделением поистине носит устрашающий характер. Поэтому перекрывание так важно! Перекрывание спасает при проблемном поведении. Мы с ребенком на одной стороне, а его проблемы – на другой. Мы не одобряем того, что он делает, но это не может нас разделить и не разделяет. Не даем проблемному поведению, защитному отчуждению, ошибкам и проступкам встать между нами и ребенком. Перекрываем все это, подчеркивая, что наши отношения намного больше и важнее, чем проблема, что мы выдержим.
И это помогает убирать разделение из наших отношений. Пока их привязанность к нам не разовьется достаточно глубоко и настолько, чтобы они могли держаться за нас, когда мы не вместе. Когда их сердце принадлежит нам, когда у нас есть глубокая эмоциональная связь. И конечно, перекрываем защитное отчуждение – не принимаем на свой счет, несмотря на то что порой это очень тяжело.
Наталья Лысак
В статье приведены цитаты из следующих источников:
www.aspergers.ru, boren.blog, www.jule-epp.com
Фото: photogenica.ru
Дорогие читатели, возможно, вам захочется прочесть и другие материалы по этой теме.
